Почти сразу же на лестнице возник Кеннет Войт и перегнулся через перила, пытаясь разглядеть, кто стоит у входа. Затем он спустился вниз к дверям. На нем был деловой костюм в полоску, светло-голубая рубашка и темно-синий галстук. Он выглядел так, как и должен выглядеть человек, создавший самый процветающий автосалон в округе Санта Тереза. По пути он зажег свет в салоне, и автомобили засверкали всеми цветами радуги. Двери отворились.

– Насколько я понимаю, вы получили мое сообщение? – спросил он.

– Да, сегодня я рано приехала на работу. Вы, кажется, хотели встретиться со мной?

– Вам придется минуту подождать. У меня на связи Нью-Йорк. – Он прошел через салон к ряду одинаковых застекленных офисов, в которых заключались контракты на продажу машин. Кеннет сел в одно из вращающихся кресел, нажал на кнопку телефона и откинулся назад, время от времени поглядывая на меня. Через некоторое время на другом конце линии взяли трубку и он заговорил, оживленно жестикулируя. Даже на расстоянии было видно, как он напряжен.

– Не обращай на него внимания, – приказала я себе. – Это не твой клиент, а клиент Лонни, и ты не имеешь права с ним ссориться. – Я начала разгуливать по салону, пытаясь унять раздражение. Все-таки эти увольнения очень расшатывают нервы. Я осматривала автомобили, стараясь выглядеть непринужденно.

В салоне стоял восхитительный запах натуральной кожи. Я попыталась представить, как чувствует себя человек, способный купить машину за двести тысяч долларов. Вероятно, на такую покупку уходит не очень много времени. Если есть возможность купить "роллс-ройс", то зачем торговаться?

Мой взгляд остановился на модели "корниш-III", двухдверной, с откидывающимся верхом и обивкой красного цвета. В данный момент верх был опущен. Я оглянулась на Войта. Он полностью ушел в разговор. Я решилась, открыла дверцу и села в машину. Неплохо. До сих пор я видела их только в рекламных проспектах. Напоминает карту вин в роскошном ресторане. Из таблички на приборной доске я узнала, что машина весит 2430 кг, а объем багажника – 0,27 м3. Затем я осмотрела все приборы и переключатели на приборной доске из орехового дерева. На минуту я вообразила, что мчусь по горной дороге в Монте-Карло. Этакий Джеймс Бонд в юбке. Визг шин на поворотах я изображала губами. На одном из "поворотов" я обернулась и увидела рядом с машиной Войта. Почувствовала, что краснею на глазах. Чтобы скрыть смущение, я пробормотала: "Это великолепно". Ужасно не люблю это восклицание, но тут оно вырвалось у меня само собой.

Войт открыл дверцу с другой стороны и сел на сиденье. Он любовно оглядел панель приборов и погладил кожаную обивку.

– На обивку одного салона такой машины используется четырнадцать шкур первоклассно выделанной кожи. Иногда после закрытия салона я сажусь в эту машину и отдыхаю.

– Вы владеете роскошным салоном и не можете купить себе такую машину?

– Представьте себе, пока не могу. Я загадал, что, если выиграю процесс, то куплю себе "роллс-ройс". Чертовски приятно быть обладателем такой машины. – Выражение его лица в одно мгновение переменилось. – После разговора с Ре я понял, что вы разворошили настоящее осиное гнездо. Она собирается подать иск против вас и против Лонни.

– На каком основании?

– Не имею ни малейшего представления. В наши дни всегда можно найти повод для составления иска. Так вот, одному Богу известно, как это может отразиться на моем процессе. Насколько язнаю, вас нанимали для того, чтобы опросить свидетелей. Никто не просил вас расследовать дела, не имеющие отношения к предстоящему процессу.

– Я не могу давать юридическую оценку ситуации – это работа Лонни, а не моя...

– Но каким образом это произошло? Вот чего я не могу понять!

Я не собиралась оправдываться, а просто рассказала ему о разговоре с Барни и том, что за ним последовало. Довольно подробно я изложила историю наезда Типпи на старика-пенсионера, Войт даже не дал мне закончить рассказ.

– Чушь собачья. Абсурд! Морли работал над этим делом много месяцев и ни разу не докладывал ни о Типпи, ни об истории с наездом на пешехода!

– Это не совсем так. В последние дни перед смертью он тоже вышел на этот след. Опередив меня, он сделал снимки пикапа, который принадлежит отцу Типпи. Я показала эти фотографии свидетельнице происшествия, и она сразу опознала машину.

– О Боже! И что с того? – нахмурился Войт. – Спустя столько лет это опознание не может служить доказательством. Вы понимаете, что под угрозой миллионы долларов? А какой смысл в вашей ерунде?

– Смысл такой, что я разговаривала с Типпи, и она во всем призналась.

– Не вижу никакой связи. Вы имеете в виду показания Барни о том, что он видел ее той ночью? Но это же чепуха.

– Вы не видите связи, а жюри присяжных ее увидит. Как только Херб Фосс получит в руки этот козырь, он использует его на все сто.

– А если она встретила Барни раньше? Вы же не можете указать точное время.

– Нет, могу. У меня есть подтверждающие показания другого свидетеля, я совсем недавно говорила с ним.

Кеннет провел рукой по лицу.

– Боже, Лонни это совсем не понравится. Вы с ним уже беседовали?

– Он вернется сегодня вечером, тогда я с ним и поговорю.

– Вы даже не представляете, сколько я вложил в это дело. Речь идет о тысячах долларов, не говоря уже о моральных потерях. Вы разрушили все. И из-за чего? Из-за какого-то дорожного происшествия шестилетней давности?

– Минуточку. Между прочим, этот пешеход мертв, так же, как мертва Изабелла. Или вы думаете, что его жизнь не стоит ни гроша только потому, что ему было девяносто два года? Побеседуйте с его сыном, а потом говорите о моральных потерях.

На его лице появилось нетерпение.

– Вряд ли полиция станет раздувать это дело. Типпи тогда было шестнадцать, и с тех пор она вела себя образцово. Может быть, это несколько цинично, но что сделано, то сделано и забыто. А в случае с Изабеллой речь идет о хладнокровном убийстве.

– Я не собираюсь с вами спорить. Посмотрим, что скажет Лонни. Возможно, он думает совершенно по-другому. И не исключено, что выработает новый подход к делу.

– Да, остается надеяться только на это. В противном случае Дэвид Барни опять выйдет сухим из воды.

В одном из офисов зазвонил телефон. Мы, словно по команде, прервали разговор и уставились в сторону телефона, ожидая, когда аппарат переключится на автоответчик.

– О черт, я, наверное, отключил автоответчик, – пробормотал Кеннет и побежал к телефону. Когда стало ясно, что разговор затянется надолго, я выбралась из "ройса" и выскользнула из автосалона через боковую дверь.

Следующий час я провела в кафетерии Колгейта. Делала вид, что завтракаю, а сама пряталась. Мне так хотелось стать прежней Кинси, которой сам черт не брат. Для той Кинси неуверенность и сомнения казались уделом дураков.

Часовня Уиннингтон-Блейк, в которой проходили все отпевания в Колгейте, была приспособлена под все вероисповедания. При входе мне выдали программку церемонии. Я устроилась сзади и осмотрелась. Часовня как часовня, на окнах витражи. В середине стоял закрытый гроб с телом Морли, окруженный со всех сторон венками. Правда, никаких религиозных символов видно не было – ни ангелов, ни крестов, ни святых, ни Иисуса, ни Мухаммеда, ни Будды – никого. Вместо алтаря стоял обычный стол, на нем трибуна с микрофоном.

Скамейки были обычные, церковные, но органа не было. Его заменяло старенькое пианино. Но несмотря на светскую обстановку, публика была одета и вела себя, как на религиозном обряде. Все места были заняты, присутствующих я практически не знала. Интересно, какой тут порядок, как на свадьбе или нет? Родственники и друзья покойного по одну сторону, родственники и друзья выживших по другую? Дороти Шайн и ее сестры не было видно, скорее всего, они сидели в ложе с правой стороны, отделенной от зала затемненным стеклом.

Слева от меня раздалась какая-то возня, и, повернувшись, я увидела, что между скамей пробираются два джентльмена. Как только они уселись, меня тихонько толкнули в плечо, и я в полумраке разобрала, что это Генри и Уильям. Уильям был в своем обычном костюме, а Генри сменил спортивный на другой, более подобающий случаю. Только оставил зачем-то теннисные туфли.